Память…. Память – это такая забавная штука… Иногда она бывает ласковой и услужливой как любимая женщина, а иногда… Иногда она врывается как незванный гость и бередит, бередит душу образами, которые доносятся из далекого, далекого мира. И когда уже устаешь бороться с ней, перед тобой открываются миры, в которых ты жил, любил, горел…
Давным, давно это было… Так давно, что нынешние историки, привыкшие строить свои теории на раскопанных костях и пожелтевших листочках, историки, которые даже и не пробовали никогда ПОНЯТЬ и ПРИНЯТЬ прошлое – они об этих временах ничего не могут представить в своих пыльных кабинетах… Но мы то с вами помним, не правда ли? Иногда больше пуская это в себя, иногда меньше… Так что же пришло ко мне на этот раз из одного из этих далеких миров, в которых я тоже жил?…
Стоял самый разгар скоротечного, но оттого еще более желанного северного лета. Звенели травы, полные силы и соков, шумели довольные деревья, наконец-то вновь обредшие после зимы всю свою силу, Ярило дарило свое тепло и ласку всему живому. Вместе с природой ликовали и мы. Полные сил, яра и живы воины, не так давно вернувшиеся из похода, в который уходили мы еще весной. Зачем мы ходили и к кому? Да это было не важно… Ходили тогда не за златом, не за славой, как потом будут пытаться себе представить потомки в своих пыльных городах много веков спустя. Ходили мы за счастьем, и за собой – собирали себя, множили… А какое счастье для Добра Молодца может быть без новых стран, сражений, возможности на людей посмотреть, да себя показать? Хотя была и еще одна веская причина, которая делала поход в этом году особенно важным. Несколько лет назад была битва, которую мы пережили, но нас осталось мало… Нужна была новая кровь в общине и сейчас она красовалась на краю поляны стройными телами, высокими грудями, шелковыми волосами и немного испуганно манящими глазами.
Приближался день великого праздника жизни, который позже назовут Ивана Купала. Как он тогда назывался – я не помню. Скорее всего – никак. Потому что тогда мы еще были зрячими, видящими. И нам не надо было многое называть – мы просто видели это… Это был день, когда вся природа достигая высшей точки силы и наполнения наконец-то рожалась и рожала новую жизнь, новую годину. И мы тоже были полны сил, и стремления продолжить жизнь и себя на этой земле.
Вечером, когда солнце уже покатилось к закату, после целого дня песен, плясок, молодецких и девичьих забав, пришла пора выбора… Каждый, кто еще способен был в эту ночь к любви должен бы найти свою пару. Бабы, после долгих приготовлений, наконец привели наших прелестных «пленниц» к реке, на краю леса. Так трудно сейчас вспомнить те былые слова, хотя, может, их и не было тогда. Но девки были и пленницами и нет… Многие из них были рады такой судьбе, а остальные уже смирились и ждали нового и неведомого, немного боясь и в то же время желая его. Однако все они знали, что у русов насильно не выдают замуж – такое было возможно лишь в некоторых из тех далеких краев, откуда мы увезли их.
По обычаю, девок завели в реку, где они и стояли в ряд, обнаженные и прекрасные, по грудь в воде, которая, как казалось, не скрывала, а наоборот подчеркивала всю их красоту.
Пришла пора выбора. Я не был лучшим, но в этом походе мне удалось особо отличиться, за что мне и было предоставлено право выбирать первому. Но была и еще одна важная причина, которую знал, а точнее видел наш бояр (именно так тогда звали мы своих вождей). А как же иначе? Он ведь и бояром был не только потому, что лучше всех двигался, сметливее и живей думал, но самое главное – лучше всех видел, а значит - мог взаимодействовать с миром сил лучше всех. Но это уже другая история…
Вокруг горели огненные колеса, шумели ели и сосны, журчала река и текла песня… что-то вроде:
Трава, моя травушка, зеленой лужочек,
Зеленой лужочек, миленький дружочек,
Как по этой травушке хожу…
Пришла пора делать выбор, и я неспеша пошел вдоль берега, искренне любуясь красотой игравшей в водах реки. Девки здесь были разные: и смуглые с глазами, как щелочки, и стройные гречанки и многие другие, которые, я уж и не помню, как звались. Ходили-то мы тогда далеко… По другому умели ходить – по волчьему… Девки старались показать всю свою красоту души и тела, каждая из них уже знала, что та, которая будет выбрана первой - удостоится великой чести.
Текла песня… Как же мы тогда умели ходить, как это было прекрасно… Не ходить, а двигаться с песней, в песне, давать движение песне, жить песней. И вот я уже в песне, и нет больше леса, наших общинных, верха, низа. Самого меня уже нет. Я и есть песня. Все вокруг – это песня. Движение. И в этом движении просто возможно течь, чувствуя плотности и пустоту, подчинясь звуку и ища ту единственную, что всегда была со мной – во всех мирах и временах. Проплывают мимо смуглые дочери степей, проходит мимо прекрасная гречанка, прекрасная настолько, что была уверенна, что именно она и будет первой, текут мимо прекрасные лица, души, тела… Но я уже знаю куда меня несет, я уже успел увидеть и именно эту тайну и смог увидеть и наш мудрый бояр, пустивший меня первым делать выбор. Да это она, она - моя единственная, любимая, душа моя. Песня приводит меня именно к ней, и я понимаю, что не ошибся… Во всех мирах мы были вместе, иногда всю жизнь, иногда лишь недолгое время, но она была всегда и я был, потому что она была для меня, а я для нее. И мы опять полетели навстречу друг – другу.
Она конечно же тоже выбрала меня, она тоже помнила… А потом была ночь. Ночь Ивана Купала, когда все силы и боги танцуют на земле, в воде, огне. И мы тоже были землей, огнем, водой. Кто помнит, тому не надо объяснять. А кто не помнит – все равно рассказать не смогу…
На заре меня разбудило какое-то тревожное чувство… Я огляделся и увидел, что ночная песнь нас вынесла от общинного дома к краю леса… Что-то было не так. Тогда мы умели не только видеть, но и чувствовать пространство. Отправив свою ненаглядную к дому, я пошел в сторону леса, туда, где был источник тревоги. Уже идя, я понял, что не ошибся, и, перейдя на волчий шаг, добрался до места, где лес переходил в чащу. Почувствовав движение, идущее через лес навстречу ко мне, я приготовился, но секунду спустя успокоился, увидев, выкатившихся на полня наших старых добрых соседей – черных медведей. Что-то было с ними не так… Тогда мы умели общаться с ними – не спрашивайте меня как… Во времена, когда мы обладали видением и чувством пространства – это не было сложно. Я понял, что приближается большая опасность, медведи пытались с ней справиться, но не смоги, и теперь вынуждены были бежать. Однако друзья не могли не предупредить нас. Поблагодорив их и пожелав успешно добраться до безопасных мест, я помчался обратно – к общине.
Страха не было, но приближалась большая опасность, шли те, с которыми никогда не было мира. И которые всегда шли уничтожать. Мы не считали их плохими, у нас не было ненависти – они были тоже частью этого мира. Но они были ЧУЖИМИ. У них была своя правда, у нас своя. И которая будет торжествовать – могло решиться только в битве. А сейчас моей главной задачей было успеть, предупредить…
И я успел… Предупредил. Состояние всех сразу поменялось, пространство изменилось. Мы тогда не строили крепостей, и не прятались в доминах, предпочитая волю и поле – участи быть зажатым в угол. Мы готовы были ко всему, нам нужна была только свобода и пространство, и оно у нас было. Мы стали кругом, кольцом, в середину поместив жен и детей. Стариков же тогда не было, были стрые – и это были лучшие воины…
Чужие выкатились на поляну и закипела битва. Незачем было разговаривать или что-то обдумывать. И они, и мы все видели, и иначе разойтись мы не могли – это была битва двух чужих миров.
И рождалась песня, рождалось движение, но это была уже иная песня и иное движение – это была Ярость. Ярый вихрь бушевал на поляне, огонь, сжигающий тех, кто не был достаточно ярым сам. И наша задача была пройти через этот огонь, выдержать его, не пустить внутрь, где стояла наша дальнейшая жизнь – жены и дети. О, как же мы умели тогда биться, как умели гореть, отдавать себя полностью этой пляске, грозившей сжечь уже само небо. Горело все тело, душа – и все это было сплошным движением, которое несло вечное забвение нашим врагам. Хотя и врагами-то они уже не были… Они были партнерами в этой пляске смерти, только вот пляска была такова, что из выйти из нее могла только одна сторона.
Сколько это продолжалось? Не знаю, в песне нет времени – там есть только пространство. И постепенно оно стало заканчиваться - битва пошла на убыль. Затихало движение, чужих не осталось, но ярость и пляску не так просто было унять и бабы разбирали воинов на лажение, на лажение тел и душ… После этой битвы мне пришлось отлеживаться несколько дней, хотя серьезных ранений у меня и не было. Слишком сильный был огонь, такой огонь оставляет след на всю жизнь, а может быть и жизни. Слишком искренними мы были тогда…
Прошло время, мы дали живому огню забрать наших павших товарищей. И отправили вниз по реке чужих, туда, откуда они пришли…
А что же было дальше? А дальше была жизнь, были дети… И это было великое счастье, и было в той жизни много света, и сами мы были тогда светлее, потому что чаще горели…
Но вот же память… Дала какой-то кусочек, и когда ты окончательно меня поймала – также неожиданно и выпустила. И теперь надо в этом мире жить, двигаться, гореть…
______________________________________________________________________
